Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100

Стоящий у нижнего края трона юноша весь - воплощение речи, той речи, в которой народ требовал: «Распни Его!» Внимая этой речи, всем торсом развернулся к нему, склонил к нему голову сидящий внизу первосвященник и, утверждая ее смысл, поднял руку. Сидящий выше его собрат в жесте абсолютного и безоговорочного отказа отпрянул от Понтия Пилата, обратившегося к нему с увещеваниями о помиловании. Обращенный к нему, предлагающий ему помилование Понтий Пилат одновременно уже протянул руки для умовения «от крови праведника сего» служанке, стоящей за троном, тем самым утверждая смертный приговор этому праведнику. Идея казни как бы зримо восходит вдоль трона, побеждая и победив сопротивление Понтия Пилата.
Но при этом одновременно вызвавшие эту победу действия - действия и тех, кто торопит зло, и того, кто так неудачно пытается ему противостоять, исполнены тщетной суеты. Именно напряженность этих действий придает столь сложные, причудливые ракурсы фигурам судий, что лишает подлинного величия не только первосвященников, но и царственно облаченного Понтия Пилата. Именно их многосложные действия разъединяют тесно прижатых друг к другу судий Иисуса Христа, рождают пронизавший их группу тревожный, беспокойный ритм. Умножая ощущение тщеты совершающегося судилища, не только косо стоит трон, на котором в сложном борении воль оно совершается: соскользнув с помоста, как бы повисает над бездной ножка трона, расположенная в самой высокой его точке, там, где восседает царственный прокуратор.
Как утверждение того, что сквозь суетные действия судий, неведомо для них и независимо от скрещения их воль, прокладывает дорогу предреченное, торжественно и величаво, сияя алым плащом на бирюзе стены, подымается над ним фигура льющей воду служанки, завершая все действия, идущие на троне.
А главное, что позволяет оценить подлинный смысл свершающегося,- это тот, кому выносится приговор. Как удар набата, которого не слышат судии, стоит у подножия их трона Иисус Христос. Рядом с суетой их движений, яркостью одежд, рядом с шатким троном и косыми ступенями, ведущими к нему, особенно выразительно величие его недвижимой фигуры, покрытой багряным хитоном. Ликам судий и стражи, выражающим лишь то сиюминутное, что отвечает их жестам и движениям, противостоит его окруженный нимбом, мягко светящийся лик, исполненный безмерно сложного и глубокого выражения. Он чуть отвернут от судий, и не на их бурное судилище, а в бездонные дали, где он прозревает и свою грядущую муку, и все, что последует за ней, устремлен взгляд Иисуса Христа. Это прозрение грядущих мук соединяется в его лике с такой самоотверженной и мужественной готовностью к ним, что рядом с ним не только абсолютно ясно выступает все зло торопящих его гибель, но безусловно ничтожной кажется так скоро рухнувшая попытка Понтия Пилата противостоять им, действительно стирается грань между ними. Но в этом лике нет ненависти к осудившим его; та полнота прозрения и самоотвержения, которой исполнен он, убеждает, что чудесный осужденный заметит малейшее движение добра в осудивших его. Он зачтет в своем сердце неудачные порывы к добру римского прокуратора, а может быть, помилует тех, кто прямо творит зло, ибо «не ведают, что творят». В облике босоногого скованного узника, которому выносится смертный приговор, зримо проступают черты великого и милосердного Владыки и Судии, добровольным принятием мук во имя безграничной любви к людям превратившего неправый суд над собой в одну из вех грядущего торжества, радостного человеческого спасения.
Созидая образ события таким, каким оно должно жить в человеческой памяти, мастер не только слил воедино все его эпизоды, но сделал зримой и его связь с великим и светлым грядущим. Воплощая этот конечный смысл изображенного, ясной гармонией пронизывает он весь строй иконы. Причем абсолютно естественно включает в эту гармонию и творящих зло: ведь та полнота, с которой раскрыты добро и правда в образе Иисуса Христа, позволила передать до конца смысл содеянного ими, не наделяя их чертами злыми или уродливыми, не выводя наружу черные, злые стороны их души. И потому окруженные сиянием золота, на фоне стройных и простых нежно-зеленых и светло-желтых строений, так естественно легки очерки всех фигур, так поет описывающая их линия. В такой ясный, чистый и мягкий аккорд сливаются желтизна и зелень этих строений, разноцветье судейских одежд, алый плащ служанки, багрянец Христова хитона, голубизна великолепных пернатых шлемов стражи, словно вторым ореолом окруживших голову осужденного. Следуя смыслу Евангелия, в подлинный праздник превращается под кистью русского художника XV века Суд Пилата, одна из Страстей Христовых.
Вникая в рассказ Евангелия, разрешает мастер и «проблему Пилата» - выбор между истинным мужеством и предательством, проблему, не только волновавшую тех, кто жил до него, но и волнующую сейчас, в наше столь «богатое» предательством и потребовавшее такого трудного мужества время. Верный нравственным принципам русского искусства, строго отделяет кирилловский мастер добро от зла, безусловно противопоставляет Понтия Пилата Иисусу Христу. Но он указывает и надежду для Понтия Пилата - ту надежду, которая существует для всех оступившихся на пути добра,- надежду на бесконечное милосердие того, кому утвердил смертный приговор четвертый прокуратор Иудеи.
Извод, лежащий в основе иконы из иконостаса Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря, был излюбленным у русских художников, так как давал возможность глубоко раскрыть не только все обстоятельства, но и нравственный смысл события. Этот извод был вытеснен только в XVII веке, когда на Русь хлынул поток западноевропейских гравюр с изображением очень популярного в западном искусстве сюжета «Суд Пилата». В гравюрах этих событие дробится на отдельные моменты: принцип изображения происшедшего как живущего в вечности был в них утрачен. Подражая этим гравюрам, русские художники также изображали, причем зачастую очень выразительно, отдельные драматические эпизоды события: Приведение Христа к Пилату, Умовение рук, Выход Пилата к народу, Уведение Христа воинами после утверждения приговора и остальные. Но та полнота образа, которую несли русские иконы XV столетия, так ярко воплотившаяся в произведении кирилловского мастера, была ими утрачена.   Продолжение »