Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85

Особенно любопытен рассказ о неких двух печерских иноках, через которых какой-то богатый «христолюбец» поручил Алимпию написать иконы для своей церкви. Б.А.Рыбаков справедливо считает их подручными главного монастырского художника. Монахи-иконописцы спокойно наживались за счет заказчика, ничего не говоря Алимпию. Когда же разразился скандал и «христолюбец» «со многой дружиной» явился в монастырь, то оказалось, что иконы «богом написана суть». А изгнанные из обители лукавые иноки стали мутить народ, говоря, «яко мы есьмы написали иконы, господин же тех не хотя дати нам мьзды, и се замыслил есть, лишивъ наю найма». «И тако устависта народ... и сего ради людие вероваша мнихома, облъгающимъ блаженнаго Алимпия». Вероятно, монахи-живописцы нашли сочувствие в родственной среде городских ремесленников, к которой, по-видимому, они должны были теперь приобщиться после изгнания из монастыря. Так, в старом Киеве стало двумя мирскими иконниками больше. В 1938 г. раскопками М.К.Каргера на окраине Древнего Киева, «на вершине Михайловской горы, между некогда существовавшими здесь Михайловским Златоверхим и Дмитриевским монастырями» было вскрыто уникальное жилище, вошедшее в науку под именем «жилища-мастерской киевского художника ХШ в.». Помимо других вещей здесь было обнаружено «14 маленьких глиняных горшочков с различными красками», раковина с остатками красок и камень для их растирания. «Находка эта, - комментирует М.К.Каргер - совершенно исключительна - ничего подобного среди остатков ремесленных производств Древней Руи до сих пор не было известно». Он считает раскопки на вершине Михайловской горы «прекрасным материалом для характеристики вотчинного монастырского ремесла, ибо можно с уверенностью связать эти мастерские с хозяйственной жизнью Михайловского монастыря Изяславичей». Такого же мнения, по-видимому, придерживается и Б.А.Рыбаков. Между тем нет достаточных оснований думать, что интересующий нас киевский мастер был вотчинным монастырским художником (хотя какая-то степень зависимости, судя по расположению мастерской, вероятна), и в предшествующих изданиях, касающихся «мастерской художника», М.К.Каргер характеризовал иконописца с Михайловской горы просто как «среднего городского ремесленника». В любом случае перед нами не монах, а мирянин (работающий, может быть, и на рынок; он не только писал иконы, но занимался и другими ремеслами, например, изготавливал бусы из янтаря - не для монастыря, конечно).
Следующее известие помещено в «Повести о Петре, царевиче ордынском» и относится к Ростову XIII в. Когда Петр принес местному князю и епископу Игнатию три великолепные иконы; те «много дивились», «не ведяху, откуда суть, писца в град» не бысть их (после татарщины это понятно), Петра знаяху уна суща и от тотар». Следовательно, будь он русским и повзрослее, его авторство не вызвало бы сомнений. Это прямое указание, что светский иконописец в Древней Руси был фигурой столь же обычной, как и ремесленник любой другой специальности. На вопрос, откуда у него иконы, Петр отвечал, что выменял «на торгу» - факт работы иконописцев на рынок. Трудно сказать, конечно, насколько точно «Повесть», создававшаяся на протяжении XV столетия и окончательно оформившаяся к концу его, фиксирует обстановку именно XIII в., но ростовский автор обнаруживает такое прекрасное знание истории и быта своего княжества, что по существу сообщаемые им сведения подозрений не вызывают.
Для сравнительно позднего времени (2-ая половина XV в.) мы располагаем свидетельствами житий Пафнутия Боровского и Антония Сийского. Первое рассказывает о мирской артели художника Дионисия, которой игумен Пафнутий во время работы иконописцев в монастыре заповедывал «не вкушати мирьского ястья в обители, но к ближней веси от-ходити».
Второе - интересно указанием на наличие иконописцев в деревне. Крестьянский сын Андрей (в монашестве Антоний) из Двинской земли был отдан родителями учиться иконописи («по плоти же сродницы его земледельству учащуся»). Поскольку монастыря в окрестностях Кехты, где жил Андрей, не было, нужно думать, что он учился у мирского иконника. О том, что качество обучения было невысоким, говорит тот факт, что, когда Андрей стал игуменом и ему понадобился храмовый образ, то он призвал художника со стороны, а о себе признавал, что «препросто иконописательство его бысть».
Наконец, вспомним еще несколько известных нам художников - новгородского мастера XIII в. Алексу Петрова, иконописца XIV в. Михаила, стенописца Долмата-иконника, расписавшего в 1488 г. церковь Сретения в Москве. Ни об одном из них мы не знаем как «чернеце». Вероятно, это светские мастера.
Скудные сведения о мирских иконописцах могут быть значительно пополнены сведениями о ремесленниках смежных специальностей - книгописцах, ювелирах, резчиках, вышивальщицах. Эти сведения убедительно показывают, что среди них лишь меньшинство носило монашескую рясу.
Для средневекового ремесла вообще характерно сочетание в пределах одной мастерской ряда смежных производств, что связано с условиями работы древних ремесленников. Несомненно, например, что некоторые писцы сами иллюстрировали рукописи, т.е. владели искусством живописцев. Следовательно, они могли заниматься и иконописью, так как исполнение миниатюр было делом тех же иконописцев, и нам неизвестны художники, которые бы специализировались только в области книжной иллюстрации. И по своему положению в обществе они вряд ли отличались от писцов, среди которых (теперь это уже не нужно доказывать) было много мирян.   Продолжение »