Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85

Если исходить из веса оклада, указанного Калайдовичем, то это был не наперсный, а скорее молебный или напрестольный крест. Для таких крестов наиболее характерна и композиция «Распятия». Они часто являлись предметами вкладов знатных лиц в церкви и монастыри. «Рублевский» крест также почти наверняка был вкладным и, возможно, первый инициал надписи «Ц» следует расшифровать как «Церковь» (в которую был вложен крест). А название церкви скрыто во втором инициале. Тогда все четыре инициала можно прочесть так: «Ц(еркви) (?) И(нока?) А(ндрея)». И, найдя эту неизвестную церковь, мы, может быть, нашли бы места, очень дорогие для памяти художника Рублева, скорее всего его родину. Слишком большую ценность представляет вклад. Естественно думать, что он был сделан человеком на закате жизни. Как ни вспомнить, что, по данным жития Сергия, в эти последние годы Андрей Рублев был не только славен, но и, по-видимому, богат. Вместе с игуменом Александром он «строил» Андрониковскую обитель и «создавал» каменный монастырский собор. Мы согласны с предположением Ю.А.Лебедевой и В.И.Антоновой, что, прежде всего, здесь имеется в виду вложение личных денежных средств.
Афанасий Парамшин - новое имя для исследователей древнерусского ювелирного дела. Калайдович едва ли основательно отождествил его с тем Парамшой, о котором говорилось выше. Изделия Парамши уже в середине XIV в. хранились в княжеской казне. А «инок Андрей» мог заказать распятие не раньше конца этого столетия, а всего вероятнее - в 20-х годах XV в. Поэтому в Афанасии Парамшине нужно видеть скорее потомка знаменитого княжеского златокузнеца. Вспомним, что «крест золот Парамшиньской» фигурирует впервые в духовной Василия Темного (1461 г.). Не является ли он изделием того же Афанасия Парамшина? Знакомство Рублева с представителями этой ремесленной династии очень интересно с точки зрения воссоздания реальных жизненных связей великого художника. Общество княжеских иконников и златокузнецов как конкретное историческое окружение первой половины его жизни принимает в этом случае рельефные очертания.
Конечно, все эти выводы, к которым мы пришли, проанализировав сообщение Калайдовича, могут быть восприняты только гипотетически, ибо надпись на распятии новая. Кто ее сделал и на каком основании - мы не знаем. Нет ничего легче, чем скептически отнестись к ее ценности. Но показания надписи хорошо ложатся в качестве составного элемента в нарисованную картину. Учитывая состояние источников, это весьма важно. Кроме того, нельзя забывать, что надпись не имела целью подлог. Она была сделана ее автором для себя. Ценность вещи делала излишней дополнительную рекламу, а вокруг имени Рублева в начале XIX в. не было такого ажиотажа, как полстолетие спустя.
Любопытно, что в коллекции графа А.И.Мусина-Пушкина находилась икона, которую считали произведением Рублева |46. Известно, конечно, чего стоят ученые атрибуции этого времени. Но возникает вопрос, не потому ли икона Мусина-Пушкина приписывалась Рублеву, что происходила из той же церкви, что и золотой крест Афанасия Парамшина?
Конечно, о многом могло бы рассказать само произведение, но шансов разыскать его мало. Часть редких вещей, как сообщает Калайдович, была преподнесена Мусиным-Пушкиным императору Александру и попала в государственные хранилища, в частности, в Оружейную Палату. Но, кажется, распятия в роскошном золотом окладе среди них не было. Вероятно, оно осталось у наследников Мусина-Пушкина. Калайдович упоминает распятие в числе прочих редкостей, которые он видел у графа. Там был, например, «Образ Еммануил иконописца Симона Ушакова». Эта икона, по свидетельству Г.Д.Филимонова, находилась «у наследника графа того же имени, в Петербурге» еще в 1873 г. Может быть, вместе с иконой хранилось и распятие. После всего сказанного можно оценить сведения, содержащиеся в таком популярном у историков искусства источнике, как «Сказание о святых иконописцах». Произведение это позднее и само нуждается в проверке. Источник его информации может быть определен лишь предположительно. Поэтому мы не могли пользоваться данными «Сказания» в качестве основных аргументов.
«Сказание о святых иконописцах» утверждает, что свой иноческий путь Рублев начал в Троице-Сергиевом монастыре во время игуменства Никона. Никон стал игуменом весной 1392 г. (за полгода до смерти Сергия, последовавшей 25 сентября), но вскоре, согласно пространной редакции его жития, оставил этот пост Савве, а сам предался уединению. Вторично Никон вернулся к игуменству через 6 лет, после ухода Саввы в Сторожевский монастырь, т.е. в 1398 или 1399 г.152. Поскольку составители «Сказания» пользовались житием Никона в его пространной редакции и, следовательно, знали о кратковременности его первого настоятельства, то можно думать, что «послушание» Рублева у Никона они относили ко времени после 1398 г. Это полностью согласуется с теми выводами о жизненном пути художника, к которым мы пришли на основе анализа других источников.
Подведем некоторые итоги. Андрей Рублев родился, вероятно, около 1360 г. Как художник он сложился на Московской земле. Примерно сорок лет своей жизни прожил в миру. Уже в это время его искусство получило признание, а имя - известность. Рублев стал мастером московского княжеского дома. Мы не знаем, когда именно это произошло. Может быть, его творчество с самого начала связано с придворными мастерскими. Связей с великокняжеским двором Рублев не порывал и позднее, после принятия монашеского сана. Пострижение Рублева относим предположительно к рубежу XIV-XV вв. (если принять во внимание данные «Сказания о святых иконописцах», то между 1398 и 1405 гг.).   Продолжение »