"Мировоззрение Андрея Рублева". Из книги В.А.Плугина
"Не на лица судите, сынове человечестии..."
Предшествующая эпоха дает в этом отношении картину более разнообразную. Здесь мы найдем и подражание греческим надписям («Спас на престоле» новгородской школы XIII в.) и начало какого-то обличения Христа против иудеев (Спас из Поясного чина XIII в., обнаруженный на Онеге). На псковской иконе в деисусе того же времени в экспозиции ГРМ Христос держит евангелие раскрытым на словах: «Рече господь своим ученикам: никто же взыде на небо, токмо съшедый с небеси сын человеч, сый на небеси. И якоже вознесе Моисей змию в пустыни, тако подобает вознести-ся сыну человечю. Да всяк веруяй вонь не погибнет, но имать живой вечный. Тако бо возлюби бог мира сего, и яко сына своего единочадаго дал еси в мир... Не послал господь сына своего... в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через него» (Иоанн, III, 13-17).
Но на большинстве русских икон старше XV в. евангелие в руках Спаса закрыто.
Искусство этого периода еще не впитало в себя той публицистической струи, которая захватит его позднее. Источник спасения - новый завет Христа - появляется на иконах только как символ и-обращен к зрителю золотом и драгоценными камнями переплета. О нем говорится, но сам он не говорит.
В тех же редких случаях, когда книга раскрыта, текст ее подбирается художником более или менее произвольно и решает какие-то частные задачи, подсказанные, видимо, заказчиком.
В XV в. все меняется неожиданно и резко. Как по мановению волшебной палочки раскрываются евангелия в руках Спаса во всех углах необъятной Руси, чтобы преподать одно и то же назидание. Иконописцы перестают довольствоваться изобразительным языком и призывают на помощь новые средства воздействия - литературные. Их задача все больше смещается от изображения христианских догматов и норм к их защите, от богословия - к проповеди и полемике.
Источником происшедших в искусстве изменений были новые веяния в духовной жизни русского общества. Более высокий уровень общественного сознания в эпоху национального возрождения, критика привычных норм и понятий, открытые еретические выступления против церкви, представляющие собой одну из наиболее острых форм классовой борьбы, - все это делало идеологическую атмосферу сложной и накаленной, вызывало ожесточенную полемику противоборствующих сторон.
Специфика положения заключалась в том, что в средневековом обществе противники могли драться только одним, общим оружием - «священным писанием». И еретики, и представители христианской ортодоксии торопились «разгнуть» библию и поразить врага какой-нибудь удачной цитатой из поучений Христа. Недаром же Стефан Пермский негодовал на стригольников, что они ищут в евангелии, «чим бы кого укорити». Но, вразумляя их, что евангелие дано не для этого, а для того, чтобы укорить самих себя и покаяться, пермский епископ в полемике с еретиками пошел по тому же пути: другого не было. Вот так вдруг и «разгнулись» священные книги, закрытые раньше потому, что еще нечего было сказать. И дерзким нападкам «ересоводцев», штудировавших писания, чтобы устами Христа произнести речи, которые «укоряли» церковь и всю систему феодального порядка, церковники противопоставляли другого Христа, проповедующего иные истины.
Одну из них раскрывал текст «Не на лица судите...», своим призывом к правде человеческих отношений шедший навстречу мыслям, волновавшим широкие слои народа, но в практическом применении господствующих классов вполне укладывавшийся в рамки феодальной справедливости. Примером может служить известное «Поучение от апостольских правил к христолюбивым христианам» митрополита Алексея. «Князья и бояра и вельможи! - обращался он к властелинам Руси. - Судите суд милостиво: суд будет без милости не створшему милости, хвалится милость на суде. Мзды не берите, судите не на лица, судите людям в правду: вдовиц и сирот и пришлецов не обижайте, да не возопиют на вас к богу». «А людская чадь, - уже в другом тоне закончил святитель, - бога бойтеся, а князя чтите». С какой отчетливостью средневекового мышления все здесь поставлено на свои места: одним «судить» и «рядить», другим «бояться» и «чтить»!
Не с этих ли речей начинается шествие нового текста по страницам иконных евангелий? Если и нет, то инициатива верхов церкви в этом вопросе представляется нам несомненной. Ведь усиление назидательного элемента в искусстве отвечало их проповедническим интересам. Кроме того, нужно отметить следующее.
Во-первых, текст с призывом к нелицеприятному суду распространяется более всего на изображениях Христа в деисусных рядах храмовых иконостасов, т.е. на произведениях, наиболее значительных, концентрирующих внимание молящихся в церкви.
Продолжение »
|