Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85

В произведениях последнего рода, где апостолы отличаются от иудеев только одеждой или нимбом, лишь в наиболее яркой форме прослеживается характернейшая черта восприятия и трактовки сюжета «Воскрешения Лазаря», свойственная средневековому искусству в целом. И если в центре благовещенской иконы оказались именно апостолы, то для Рублева это была, конечно, не просто замена одной группы другой. Этим московский мастер как бы говорил, что отнюдь не приравнивает апостолов к вифанским иудеям по восприятию чуда, как это делали другие художники, а хочет раскрыть перед зрителем совершенно новое.
Основание для активизации апостольской группы содержится уже в цитированном выше евангельском тексте, где есть фраза, приоткрывающая возможность для такого истолкования сюжета, какое дал Рублев. «Тогда Иисус сказал им (ученикам) прямо: Лазарь умер. И радуюсь за вас, что меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему» (Иоанн, XI, 15-16).
В этой фразе можно было почерпнуть мысль о том, что «чудо» воскрешения было совершено Христом прежде всего для учеников, чтобы они (а не иудеи) «уверовали». И как ни малозаметна она была в общем контексте посвященной Лазарю XI главы евангелия от Иоанна, однако не ускользнула от внимания средневековых комментаторов. Эту мысль уловил, в частности, Климент Охридский: «Тем бо чюдъм паче народа хотя утвердити учеником, си известьно творя свое въстание».
Поучения, подобные «Слову» Климента, дававшие истолкование того или иного библейского сюжета и будившие мысль и фантазию художника, несомненно, пользовались популярностью у иконописцев и были легко доступны им в составе какого-нибудь «Златоуста», «Златоструя» или другого учительного сборника. Вполне вероятно, что Рублев был знаком с «Поучением» Климента. Здесь он мог позаимствовать и ту основополагающую идею, которая позволила ему скомпоновать сюжет «Воскрешения» вокруг апостолов. То, в чем «паче народа» Христос хотел утвердить учеников, было его собственное будущее воскресение («си известьно творя свое въстание»). Здесь нужно оговориться, что изучение литературных источников, интерпретирующих сюжет «Воскрешения Лазаря», в частности, выяснение вопроса о том, какое влияние эти источники могли оказать на Андрея Рублева, представляет предмет самостоятельного изучения, которое не входит в задачу данной работы58. Поэтому в дальнейшем мы обращаемся к сопоставлению благовещенской иконы Рублева лишь с одним литературным произведением, в котором мысль, едва намеченная Климентом, получает более или менее удовлетворительное развитие. Цитируем его по синаксарю Троице-Сергиевой лавры XV-XVI вв.: «Иисус же рече (Марфе): си болезнь несть кь смерти, но о славе божий. Да прославится сын божий ею. Близь бо бяше время пропятия его, тем же глаголаше и о страсти своей к ученикам, си яко подобаеть сыну человеческому яту быти от архиереи и поругаются ему и оплюють и, и в. г. день въскреснеть! Первее им изве-стоваша страсть свою хотящюю быти и смерть поносную, сиречь крестную, и въскресение свое. Готовя их веру яти сими словеси. Они же в себе дивящеся, глаголаху: что суть словеса си? Кто имать сего распяти, божиа сына суща и творца всей вселенней? Яко неверно им бяше, того ради чюдо се бысть Лазорево успение».
Таким образом, из двух возможных линий взаимоотношений (Христос - иудеи и Христос - апостолы) автор цитированного «Поучения в субботу Лазареву», вопреки традиции, в какой-то мере предпочел вторую, обыкновенно остававшуюся в тени. Эта вторая линия существенно меняла акцент в осмыслении события.
Иудеи мечутся и жестикулируют, ощупывают тело воскрешенного и затыкают носы от трупного запаха потому, что они способны воспринять только сугубо материальную сторону явления. Им не дано познать сущность вещей, не дано приобщиться к божественной правде. «Воскрешение Лазаря» должно было убедить их в самой божественности Христа, в которую они не хотели поверить (отсюда соответственно толкуемый комментаторами эпизод с обращением Христа к богу-отцу: «Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня» (Иоанн, XI, 42).
Но даже то, что многие из иудеев после чуда с Лазарем «поверили», не помешало в конце концов привести к печальному итогу - распятию и не меняло в глазах средневекового человека общей оценки этого «ослепшего» и «окаменевшего сердцем» народа.
«Так бо бяше род от каменосерде-чен, - резюмирует автор «Поучения в субботу Лазареву». - Егда бо достоаше им, видяще чюдеса преславная, бываемая от него, хвалу и честь въздати ему яко богу, тогда они о убийстве совет деяху».
Путь же апостольского служения, учение о котором было детально разработано уже в сочинениях отцов церкви, был путем постепенного «восхождения» к высшим, божественным истинам. Иначе говоря, в представлении философски мыслящего книжника или иконописца, апостолы усваивали не те истины, что иудеи, и не так, как они. Это был, так сказать, качественно иной уровень духовного видения и познания. Вот та принципиальная основа, на которой, видимо, зиждилось осмысление роли апостолов в «Поучении в субботу Лазареву» и на иконе Андрея Рублева.   Продолжение »