Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85

С именем Феофана связан и новый для Руси эсхатологический сюжет - «Апокалипсис» в стенописи Благовещенского собора. Вероятно, вследствие своей новизны и запомнился он Епифанию Премудрому. Как пишет М.В.Алпатов, «можно предполагать, что это было сильное, страстное изображение». «Надо думать, что и в этой работе замечательного мастера преобладало состояние психологической напряженности, ужаса, волнения, тревоги - в передаче таких состояний он всегда достигал большой выразительности». Такое произведение нельзя было не заметить, а заметив, не проникнуться его образами. Так ли это было на самом деле, но русские иконописцы недаром же во все глаза рассматривали «страннолепные» создания заморского художника. На миниатюре Остермановского летописца позднейший изограф изобразил толпу москвичей, наблюдающих за рождением очередного феофановского чуда - росписей Архангельского собора. Известно, что здесь также были эсхатологические сюжеты. Возможно, что клейма кремлевского «Архангела Михаила», местного образа этого храма, восходят к феофановской иконографии, но в этом случае самостоятельность и твердость убеждений русского мастера выступают еще резче.
Впрочем, творчество Феофана было, конечно, не единственным источником, из которого московские художники могли воспринять и донести до зрителя эсхатологические мотивы в новых условиях. Так, в деяниях архангела Михаила тема второго пришествия могла быть разработана еще в росписях собора митрополичьего Чудова монастыря. Вспомним и византийский дар Михаилу Александровичу Тверскому. Летописец обмолвился об этой иконе, что она «преудивлено и преславно съделание имеющи». Может быть, иконографическая трактовка страшного суда имела здесь какие-то особенности, неизвестные на Руси. Почти наверное это можно сказать о другой византийской иконе, в то же время привезенной на Русь, но уже в подарок московскому князю. Летописец даже не смог точно определить ее иконографию, передав содержание иконы повествовательно: «Спас и ангели, и апостоли, и праведници, а вси в белых ризах». Очевидно, такие сюжеты ему не были знакомы. Несомненно, что здесь так или иначе трактовалась тема рая, ибо только праведники изображаются в белых одеждах. Любопытен самый факт «благословения» Византией Москвы подобной иконой. Это была единственная плата, которую мог заплатить сжатый турецкими клещами и бедствовавший Царьград за щедрую русскую «милостыню». «Царь и патриарх и вси людие велико благодарение въздаша богу, и много хваление и благословение всылаху Руси, и послаша поминок великому князю и благословение икону чюдну...». Этот факт прекрасно характеризует господствовавшие настроения времени. А то, что это было произведение светлого, мажорного звучания, несомненно, льстило самолюбию московского князя. Василию Дмитриевичу как бы намекали, что путь, которым он ведет свое государство, есть путь праведный и что конец этого пути великий князь воочию видит на иконе... А потому «стоит же икона та во церкви его в Благовещении на его дворе и до сего дни, на левой стороне на поклоне».
Этими краткими и, ввиду скудости материала, отрывочными замечаниями можно ограничиться. Уже из сказанного видно, что эсхатологическая тематика занимала важное место в творчестве древнерусских художников. Заново пересматривая традиционные иконографические схемы, жадно откликаясь на каждое новое слово, они вместе со всем обществом пытались осмыслить характер надвигающихся перемен. Кистью художника, как и пером летописца, водят реальные чувства, эмоции и волнения его эпохи, тревога за судьбу своей родины. В искусстве московских живописцев отчетливо пробивается просветленный мотив, с наибольшей силой зазвучавший в творчестве Андрея Рублева.

"Послание Василия Калики Феодору Доброму"

Исследование эсхатологических взглядов Андрея Рублева возможно, конечно, лишь на базе анализа общефилософских основ его мировоззрения. Не забудем, что Рублев пользовался (и заслуженно) у современников репутацией человека, «всех превосходяща в мудрости зельне».
Прежде всего, необходимо в общих чертах представить себе ту идейную атмосферу, в которой формировались взгляды Андрея Рублева. На Руси второй половины XIV - начала XV в. существовали те же философско-богословские течения, которые определяли общественную жизнь Византийской империи. В Византии противостояли друг другу два направления развитой философской мысли, - мистика и рационализм. Русь, наследуя духовные богатства Византии, отставала от нее по уровню философско-богословского мышления. Слабым росткам рационализма противостояло здесь в основном традиционное ортодоксальное православие. Мистика исихастов в своих теоретических посылках только-только начинала прививаться, постепенно завоевывая умы. Поэтому, если применительно к Византии второй половины XIV в. можно говорить о двух главных идейных силах: победившем исихазме и побежденном рационализме, то на Руси нужно выделить три: православие в традиционном понимании (доиси-хастское), рационализм и исихазм.   Продолжение »