Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85

Сопоставление с владимирским Павлом показывает, что мы имеем дело не с обычной в средневековой Руси вольной интерпретацией иконописцем прославленного оригинала, а с копированием какого-то другого, аналогичного Звенигородскому чину, произведения Рублева. Из отмеченных нами «двойников» звенигородского деисуса только Рогожский чин повторяет рублевские размеры досок, тогда как облачный и ростовский деисусы сходны в этом отношении. Сюда же должна быть отнесена и владимирская икона Иоанна Предтечи из погибшей композиции. Не написаны ли иконы Никольского монастыря в натуральную величину их оригинала?
Для изучения истории развития творчества Рублева, в частности деисуса, представленного Звенигородским чином, важное значение имеет существование в позднейшем древнерусском искусстве простых деисусов, повторяющих соответствующие иконы Облачного и Рогожского чинов. Таков резной деисус XV - XVI вв. работы ростовских мастеров в ГТГ. Прорись аналогичного триморфа, относимого преданием к письму Андрея Рублева и по силуэтам близкого к упомянутым монастырским чинам, опубликовал В.П.Гурьянов. Предположение о том, что эти произведения восходят к не дошедшим до нас оригиналам Рублева (а не являются продуктом произвольного сокращения позднейшими иконииками многофигурных композиций Рублева), подкрепляется самостоятельным существованием центральной иконы Спаса.
Об этом мы можем судить не только по прориси из собрания Тюлина, но (что гораздо важнее) по произведению, очень близкому к Рублеву и по времени, и по стилю. Речь идет об иконе Спаса 1-й четверти XV в., вложенной монастырским слугой Фомой Симоновым в Троице-Сергиев монастырь в 1575 г.; близость ее к Звенигородскому Спасу Рублева отмечалась исследователями неоднократно. Несомненно, что эта икона являлась самостоятельным произведением и не входила в состав более сложных композиций. Иконографически здесь нужно констатировать полное тождество со средниками монастырских деисусов. Но фигура плотнее и короче, лицо Христа также отмечено несколько иными чертами: оно массивнее, почти не сужается к подбородку, глаза кажутся на нем маленькими. Ближайшей аналогией ему (настолько близкой, что можно говорить о работе одного мастера) является лицо Спаса из чина Троицкого собора, никем из ученых с самим Рублевым не связываемого. Укажем также на икону из Макарьевской мастерской из собрания П.Корина, дающую более или менее вольное и сверхутонченное истолкование рублевского образа, и на новгородскую икону XVI в. с Преображенского кладбища.
В этом отношении интересно отметить существование деисусов, в которых богоматерь и Иоанн Предтеча даны в уже знакомых нам переводах, тогда как Спас интерпретирован по-иному. Примером могут служить миниатюрный триморф XVI в. из Владимиро-Суздальского музея и московский деисус конца XVI в. из собрания П.Корина. В деисусном чине начала XVI в. из села Гуменец (под Ростовом) Спас - мягкий, светлый и сильный, озарен далеким отсветом искусства Рублева. По типу близкий к звенигородскому Христу, он изображен не с книгой, а со свитком. Изящный жест руки, держащей свиток, заставляет вспомнить рублевского архангела Гавриила из Владимирской «Гетимасии».
В коллекции ГТГ находятся два поясных чиновных архангела 1-й половины XV в., по преданию написанных Рублевым. По мнению В.И.Антоновой, рисунок и композиция икон, как и в Облачном чине, восходят к изображению архангелов в Звенигородском чине.
Сходство действительно есть. Но есть и отличие. В руках у архангелов не мерила, а зерцала, соответственно изменено положение рук. Плащи не накинуты, а переброшены через переднее плечо, оставляя другое свободным. Иначе расположены крылья.
Все эти наблюдения подводят к выводу о том, что тема деисусной композиции разрабатывалась широко, в разнообразных аспектах и самим Рублевым, и художниками его круга. Это справедливо, например, в отношении Даниила Черного (исходя из сопоставления Троицкого Спаса с иконой, вложенной Фомой Симоновым; гораздо яснее это видно на примере развития высокого иконостаса). Воспринятые последующими поколениями их достижения стали отправной точкой для новых творческих решений.

"Не на лица судите, сынове человечестии..."

Согласно учению церкви, храм есть подобие видимого мира, его своды и купол - подобие неба, а алтарь - небо небес, или рай. Соответственно, один из аспектов символики иконостаса - художественное выражение идеи рая.
Этот взгляд был высказан Н.Троицким еще в конце прошлого века. Автор подкрепил его несколькими экскурсами в область древнерусских представлений о рае, отразившихся в памятниках письменности. Можно указать и на некоторые конкретные свидетельства. В новгородской летописи под 1419 г. сообщается о том, что во время сильной грозы «в церкви святей Богородицы у городских врат» «двери райский ополеле». Ангелы, писавшиеся на боковых вратах иконостаса до привившихся позднее фигур благоразумного разбойника, архидиакона Стефана и других, имели здесь функцию восприемников праведных душ, как это видно, например, на одной иконе «Успения» XVI в., где на вратах рая в овале неба изображены в рост по два ангела, протягивающих руки к вознесшейся богоматери. Кроме того, ангелы были еще и стражами рая.   Продолжение »