От сцены купания младенца в троицком иконостасе веет духом античности: спокойный ритм, задумчивая непринужденность поз, ничего лишнего. Женственная линия головы и спины склоняющейся служанки слитно перетекает в склонение более сильной бабы повитухи, угловатые линии рук, согнутых в локте, многократно повторяются, как бы исходя из позы сидящей Саломии и полулежащего младенца. Вся композиция в предельном обобщении сводится к прямоугольному треугольнику, являющемуся частью пирамиды, но с мягкими очертаниями горы, вершина которой увенчана кустиком у ложа Богоматери, а нижний левый угол заполнен небольшим деревцем.
Пучок травы в левом склоне горки против служанки подводит взгляд зрителя к сцене, расположенной в левом нижнем углу иконы: к сидящему в глубокой задумчивости Иосифу и старцу, стоящему перед ним. Иосиф дан почти вдвое большим по величине, чем старец, чем подчеркнута его значительность.
На нем темно-оливковая одежда, окутывающая всю его фигуру наподобие плаща (на ней видны следы графьи, быть может, позднего происхождения). Под Иосифом подостлана одежда или ткань прозрачного, слегка коричневатого тона, что облегчает его фигуру, делая ее менее весомой. В позе Иосифа прекрасно чувствуется его сосредоточенная самоуглубленность. Художник живо передал впечатление, выхваченное из жизни, быть может, иноков Троицкого монастыря, как и мастер «Омовения ног», передавший задумчивость апостола, напротив Христа. Согбенная спина, голова, опущенная на ГРУДЬ, живая линия колена и выставленной вперед левой ноги, на которой покоится левая закутанная в одежды рука, волнистая линия ниспавшей на землю одежды с изящным острым кончиком полны спокойствия и устойчивости позы, удобной для размышления.
Композиционно фигура Иосифа, так же, как и женщины, купающей младенца, свободно вписывается в некий треугольник (вершина его отмечена деревцем над головою Иосифа, от которого остались лишь следы рисунка). Перед Иосифом, склонясь и опираясь на толстую палку (от которой остались лишь две расходящиеся линии, сделанные сероватой краской), стоит старец в темно-зеленой одежде из шкур. Он лыс, с большой бородой и обнаженными почти до колен ногами, заслоненными выступом горки. Голова старца сохранилась довольно хорошо, но голова Иосифа сильно повреждена: только отчасти сохранились следы белой седины и розовато-желтого высветления. Несмотря на утраты, лик Иосифа, как и силуэт его фигуры, исполнен мягкости и внутренней тишины. У его ног перед небольшим деревцем сохранился едва заметный рисунок лежащей овечки.
Любя звучный цвет в просветленной среде, мастер «Рождества Христова» мыслит формы не как плоскостные пятна и силуэты, а как легкие объемы в неглубоком, но как бы воздушном пространстве.
От икон «Рождества Христова» из Благовещенского собора и из Саввино-Сторожевской слободки икона Троицкого собора отличается органичностью и свободой композиционного построения, подчиненного единому внутреннему ритму, столь характерному для мастеров круга Рублева. Все изображенное наделено в нем значительностью и в то же время большой свободой, пространственной и духовной. Она отличается звучной прелестью и прозрачностью колорита, разнообразием тональностей, тонкостью характеристик персонажей и сердечной естественностью их общения друг с другом.
По умению передавать душевные состояния людей, по манере письма ликов с удлиненными, тонко написанными глазами, по любви к радостному колориту и изысканным цветовым сочетаниям, а также по особой холодноватой и прозрачной алости киновари, икона «Рождества Христова» близка к иконе «Сошествие во ад» из того же ряда, но о принадлежности их руке одного художника можно будет высказать более определенное мнение после тщательного описания и анализа «Сошествия во ад». Можно, однако, думать, что темы двух особенно радостных праздников могли быть близки сердцу художника «Рождества Христова».

Продолжение »

Иконы иконостаса Троице-Сергиевого Монастыря: