Сквозь жар души: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

Все это люди твердой воли, готовые исполнить «высшее предначертание», но величие их исполнено мрачности. Столь же характерна роспись придела, где особое внимание следует обратить на «Троицу». Сюжетная основа всех «троичных» икон - библейская легенда о явлении патриарху Аврааму и его девяностолетней жене Сарре трех юношей-путников. По преданию, они предсказали бездетным старикам скорое рождение сына, и старики сначала глубоко огорчились, восприняв слова юношей как насмешку. Однако предсказание сбылось. Тогда Авраам и Сарра поняли, что в облике трех путников их посетил «сам бог», по библейским представлениям «единый в трех лицах». В композиции «Троицы» у Феофана Грека средний могучий ангел с огромными крыльями подавляет все остальные персонажи. Два других ангела покорно склонились перед ним. Авраам и Сарра в благоговении припали к ногам божественных вестников. Феофан передает здесь византийское толкование «Троицы». По этому толкованию бог явился Аврааму и Сарре в сопровождении, так сказать, рядовых ангелов. Но сколько своеобразия внес Феофан в этот старый иконографический тип! Сочетания красок, резко вспыхивающие «пробела», напряженные позы «Троицы» - все на этой фреске служит одному: внушить зрителям мысль о величии божества, о необходимости «слабому человеку» молчаливо покориться своей судьбе. О слабости человека вопиют и остальные фигуры на стенах придела. В лицах всех этих отшельников, праведников, мучеников - безысходная тревога, отчаяние, тоска, страх, выражение непосильной душевной борьбы. Иные как бы окаменели, готовые разрыдаться. А Макарий Египетский просто страшен в исступлении, с каким отрицает все земное. Седой, иссохший столетний старец со слезящимися, почти ослепшими глазами судорожно выставил перед собой руки, словно отстраняя проклятый, соблазнявший и обманувший его мир.
О суетности и преходящести земного говорят эти фрески, о бессилии человека найти выход из противоречий действительности. Но, показывая это, художник обнажает человеческую душу, сталкивает многообразные человеческие эмоции. Искусство Феофана Грека столь страстно, столь напряженно, в нем чувствуется такая боль за людей, что оно не могло оставлять равнодушными современников художника, тех самых новгородцев, что «враждовали друг на друга».
В мировом искусстве фресковой живописи не многое - по силе взрывчатости - могло бы сравниться с новгородскими фресками Феофана Грека, и разве что «Герника» Пикассо способна вызвать такую же немедленную, сотрясающую душу реакцию. Это сопоставление возможно еще и потому, что со зрителем Феофан Грек разговаривал небывалым до той поры языком, добиваясь особенной выразительности.
Энергичная манера письма Феофана настолько индивидуальна, что ее не спутаешь с манерой других мастеров. При обработке лиц персонажей он делал так называемые пробела (мазки белилами), вблизи кажущиеся грубыми, даже небрежными, но издали (а фрески Феофана и рассчитывались на восприятие издали!) эти резкие, «перистые» мазки воспринимаются иначе. Создавая впечатление игры света и тени, они придают изображениям художника объемность, естественность, живость. Феофан Грек был верующим человеком, не помышлявшим, конечно, ни о каком «богоборчестве». Мастер глубоко впитал византийскую культуру и шел по намеченному до него пути углубленной трактовки религиозных сюжетов и образов. Но, провозглашая, что мир изменчив, что все тленно и земные радости не стоят того, чтобы их добиваться, Феофан Грек правдиво изображал сильные человеческие чувства и тем самым невольно утверждал человеческое.
Именно этим покоряло зрителей его искусство. Феофан Грек довольно долго жил и работал в Новгороде. Однако в восьмидесятые годы он переезжает сначала в Нижний Новгород, а оттуда в Москву, где в 1395 году расписывает церковь Рождества богородицы, а в 1399 году - Архангельский собор Кремля.
Тяготила ли Феофана новгородская жизнь или мастер просто соблазнился возможностями, какие открывала Москва, возводившая в то время новые каменные храмы, - так или иначе, Феофан обосновался в конце своей жизни именно здесь. И нашел в Москве самых горячих поклонников своего таланта. В частности, Феофану Греку покровительствовал князь Владимир Андреевич Серпуховской, по прозвищу Хоробрый, дядя великого князя, один из героев битвы на Куликовом поле. Человек незаурядного ума и большого мужества, Владимир Андреевич не прочь был бы играть и более важную роль в жизни Руси, считал себя обойденным судьбой.
Этому человеку, обуреваемому страстями, творчество Феофана Грека могло казаться особенно близким.   Продолжение »