Сквозь жар души: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

А эти годы в русской истории чрезвычайно неспокойны. В 1425 году умирает великий князь Василий Дмитриевич, и тотчас следует пролог к страшной, кровавой расправе: заявляет свои права на великое княжение уже знакомый нам Юрий Дмитриевич Звенигородский, он же князь Галичский. Между тем Василий Дмитриевич, в согласии с волей бояр, которым выгодно было, чтобы Москвой продолжала владеть одна семейная ветвь, завещал, умирая, престол своему сыну Василию. Юрий отказался признать завещание старшего брата, отказался признать великим князем десятилетнего племянника. Начиналась усобица для семьи Калиты небывалая. Возникла реальная угроза военного столкновения. Лишь в 1428 году, трезво оценив преимущества противника, Юрий временно «утишился». Мы располагаем очень любопытным летописным свидетельством. В 1428 году митрополит Фотий ездил в Галич для переговоров с Юрием, и оба - митрополит и князь - запугивали друг друга. Фотий грозил силой великокняжеских дружин, грозил своим проклятием. Юрий же к приезду митрополита созвал и расставил на галичской горе простолюдинов из города и окрестных сел, демонстрируя готовность ратников «в овечьих шкурах» сразиться «за правду».
Этот призыв галичского князя к простому народу весьма показателен: и ремесленники и смерды готовы были, оказывается, выступить против московских князей и бояр, в которых видели наиболее ненавистных угнетателей. Значит, «шатание» простолюдинов в эту пору становилось все более зримым, ощутимым, опасным.
Вдобавок в 1425 году произошло еще одно событие, подготовившее, по существу, отпадение Южной Руси от Центральной: литовский великий князь Витовт добился, чтобы собор русских епископов поставил киевским митрополитом болгарина Григория Цамблака. Возникли две митрополии. Это грозило распадением единой русской церкви, и московскому духовенству должно было представляться чудовищной бедой. А тут еще на страну вновь обрушились голод и эпидемии...
Вот действительность, какую мог наблюдать Андрей Рублев, приступая к работе в Троицком монастыре. Он наверняка встречает в те годы в стенах монастыря и князя Юрия, и московских бояр, «прибегающих» за советом к Никону, слышит о нужде народа, об отчаянном сопротивлении поборам, наблюдает нищету крестьян... Тут хочешь не хочешь, а задумаешься над причинами «неустройства» мира, обеспокоишься судьбой родины и человека.
И Рублев, несомненно, думал обо всем этом. И мог вспомнить желание Сергия Радонежского, чтобы «страх ненавистной розни мира сего» люди побеждали созерцанием «Троицы», как образца согласия. Понять тогдашнее душевное состояние Рублева нетрудно. Он вернулся спустя почти четверть века в монастырь, где укреплялась его наивная юношеская вера, зрели мечты о всеобщем благе, где познал он первые радости творчества.
Но мечты не сбылись. Радость творчества была омрачена выпавшими на долю живописца невзгодами. Счастье оказалось недостижимым, внутреннего покоя не было, жизнь была несправедливой и безотрадной. Художник мыслит образами. Исполненный тревоги за будущее, Андрей Рублев задумал написать трех ангелов, явившихся на землю вовсе не для того, о чем рассказывала легенда, а чтобы научить людей искоренять вражду, обретать дружеское согласие готовностью к самопожертвованию. Ясность замысла предопределяла ясность и строгость композиции, чистоту цветовых созвучий. Мелочные подробности созданных ранее «троичных» икон здесь были бы ненужны, - художник без колебания опустил эти подробности, отказался от изображения Авраама и Сарры, сцены с закланием тельца. Он лишь намекнул на место действия, показав Мамврийский дуб и палаты патриарха.   Продолжение »