Сквозь жар души: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

Изучая этот иконостас, обычно без большого труда узнают руку нескольких мастеров, устанавливают «творческий» почерк каждого. И лишь с оговорками, очень и очень осторожно решаются говорить о принадлежности той или иной иконы кисти самого Андрея Рублева.
Центральная икона деисуса - «Спас в силах» - настолько индивидуальна по характеристике лика, напряженной манере письма, своеобразной красочной тональности, что Рублеву ее вообще никогда не приписывали: искусствоведы признают автором ее Даниила Черного.
Но даже в наиболее «рублевских» образах деисуса - фигурах апостола Павла и Дмитрия Солунского, где так много поэтичности и сохранились пресловутая «плавь» и «белильные отметки» на ликах (почти несомненный признак рублевской кисти!), уместней видеть скорее школу великого мастера, чем его самого. Во всяком случае, не эти иконы являются высочайшим достижением живописи эпохи Рублева: здесь он как бы повторен, он не выступает в новом качестве.
То же самое можно сказать о «Воскрешении Лазаря». Правда, в сравнении с такой же иконой Благовещенского собора в пленительном образе Марии больше трогательности, беззащитности, доверчивости. Человечность искусства Рублева, уверенность его кисти здесь подтверждены, но мы не видим выражения новых мыслей, новых эмоций. Больших усилий для создания этой иконы великому живописцу, по-видимому, не понадобилось.
Большинство других икон деисуса вне сомнения принадлежит кисти учеников Андрея Рублева. Учеников верных, последователей умных, помощников прекрасных, но вполне самостоятельных.
Возможно, одним и тем же мастером выполнены фигуры Николая-чудотворца и «Причащение хлебом», где образы трактованы довольно сухо, а лики апостолов, похожие на лица крестьян, говорят о симпатиях автора, вероятно, происходившего из крестьянской среды.
Другой мастер в «Положении во гроб» стремится передать сильные движения души. Бесконечна и нежна здесь скорбь матери, глубоко отчаяние «жен». Но иконе не хватает рублевского лиризма - она звучит трагично.
Изумительны «Жены у гроба», живопись, воспевающая торжество жизни над смертью: три жены-мироносицы, ангел, взметнувший ослепительно белое крыло над пустым саркофагом и расступившимися вдали горами. Просто и чисто сочетаются здесь зеленые, желтые, красно-коричневые тона. Потрясающе убедителен на их фоне резкий удар белого.
Фигуры жен-мироносиц - олицетворение изящества. Они превосходят красотой и гибкостью все ранее созданные иконописцами женские образы. Однако художник изображает в этой иконе преимущественно красоту внешних форм, не связанную глубоко с внутренним миром человека.
Первоклассно выполнены «Сретение», «Тайная вечеря», «Вход в Иерусалим», «Крещение». Но и здесь, строго говоря, виден лишь могучий отсвет рублевского гения, видно следование мастеру, а не дальнейшее развитие его идей.
Иконы, которая превосходила бы «Троицу», в иконостасе нет, и современники о существовании чего-либо подобного ей не упоминают. Зато они прямо указывают, что Рублев, приглашенный Никоном, написал образ «живоначальныя Святой Троицы» в похвалу «отцу своему Сергию».
Это свидетельство ученые тем не менее считают недостаточным для датировки «Троицы» временем работы Андрея Рублева у Никона. Ведь икона могла быть привезена Рублевым из Москвы...
Всмотримся в само произведение художника, попытаемся представить себе, как оно возникло.
«В иконе Рублева, - рассказывает М.В.Алпатов, - изображены три ангела, под видом которых, согласно библейскому преданию, явились старцу Аврааму и жене его Сарре три лица троицы. Рублев представил трех восседающих за трапезой крылатых кудрявых юношей с тонкими посохами в руках. Дерево за средним ангелом указывает, что действие происходит под сенью легендарного дуба Мамврийского; вдали виднеются палаты Авраама. В чаше на столе лежит голова тельца, заколотого гостеприимным Авраамом для нежданных гостей. Все эти фигуры и предметы обстановки уже до Рублева встречались в иконописи. Главное очарование произведения Рублева заключается в том, что силой своего гения он в этом сюжете выразил идеи, имеющие глубокое философское значение.   Продолжение »