В Успенском соборе в пределах ширины свода расположены не шесть апостолов, как в Дмитриевском, а только четыре. Композиция переходит с одной стороны на пилоны, а с другой - на западную арку над входом, где расположена сцена «Уготованного престола». Благодаря этому она потеряла изолированность и свободно сливается с соседними изображениями, включаясь в общее действие сцен «Страшного суда».
Художники Успенского собора отошли от того архаического, стеснительного, что было в Дмитриевских фресках, а именно: строгое подчинение композиции горизонтальным и вертикальным членениям, изолированность отдельных персонажей, иерархическая дистанция между ангелами и апостолами, официальная торжественность. Вместе с тем они внимательно всматривались в то свободное, что было в старом искусстве и смело развивали эти черты в своих произведениях. Если в Дмитриевских фресках еще слабо выражено общение апостолов между собой, то у Рублева и Даниила Черного они гораздо более оживленно общаются друг с другом и с ангелами. Один из них, как бы беседуя, даже заслоняет нимб апостола Матвея. В успенских фресках ангелы и апостолы нередко поворачиваются почти в профиль, обращаются друг к другу всем корпусом, тогда как ангелы Дмитриевской росписи склоняют только головы, а у апостолов головы и ноги расположены строго по вертикали, что сообщает им напряженность и скованность.
Известно, что художники XIV в. уже умели передавать неудержимое стремительное движение, но его строго избегали Рублев и мастера его круга. Поэтому можно сделать вывод, что они учились у своих более ранних предшественников искусству изображать сдержанное, замедленное движение. Беспокойство, драматизм композиции в искусстве XIV в. не привлекали Рублева и его содругов: они искали равновесия, сосредоточенности, устойчивости, исходя из традиций былого торжественного и эпического искусства XI-XII вв., в котором человек подчинялся неспешному, величавому ритму. Кроме того, их композиции обогащались ритмом движения и гармонической согласованностью всех элементов, ставшими характерными для московских живописцев XV в.
Если мы обратимся к изображению человеческого лица на фресках XII в. в Дмитриевском соборе и сравним их с ликами у Рублева и Даниила на фресках Успенского собора, то мы увидим, что их сближает глубокий и живой интерес к внутреннему миру человека, но представление о нем мастеров двух эпох очень различно. У мастеров XII в. мы видим несколько тяжеловесный объем, крупные черты лица южного типа, широкую, сочную живопись в темноватой гамме с постепенными переходами от тени к свету. В иных ликах начинает преобладать некоторая угловатость в передаче пробелов и оживок. В общем создается образ вещественно осязательный. Тщательно выписанные глаза с тенями на белках и тонко проработанным райком смотрят в большинстве своем строго или очень серьезно. Человеческая личность глубоко замкнута в себе и лишь как исключение встретится ласковый взор, обращенный на зрителя. Образы ангелов очень разнообразны - они то трагически скорбны (на южном склоне справа свода, где работал нерусский мастер), то лирически задумчивы, или грустны, или с тенью улыбки (на северном склоне свода, где работали русские мастера).
Живопись Рублева и его содругов в Успенском соборе по сравнению с Дмитриевскими фресками кажется светлой, воздушной и в то же время более графичной. Однако хотя тени в Дмитриевских фресках глубже и темнее, чем в успенских, их сближает отсутствие резких сопоставлений света и тени. Приемы мастеров успенских фресок кажутся более подвижными, гибкими, свободными. Стиль фресок Дмитриевского собора статичнее, тяжеловеснее, торжественнее. Благодаря большей светлости колорита живописи Рублева и его содругов, чем у художников Дмитриевских фресок, и легкости небольших штриховых оживок, а также богатству тональных переходов изображенное на их фресках кажется более мягким, одухотворенным, живым и как бы погруженным в светлую воздушную среду. Живопись Дмитриевского собора скорее напоминает таинственный полумрак, озаряемый светом от ликов и одежд, изображенных на фресках.
Несмотря на различие живописных приемов и представлений о человеке, можно заметить во фресках Успенского собора при их сравнении с Дмитриевскими сходную остроту наблюдательности, неистощимой в своей способности извлекать из глубины души человека значительное и многогранное содержание. Так, апостол Матфей на северном склоне свода Дмитриевского собора выделяется особой мягкостью своей характеристики. Такое лицо - редкое явление в росписи этого храма. Самое важное, что роднит его с некоторыми образами апостолов из Успенского собора, например, с апостолом Иоанном,- это непосредственность и задушевность его общения со зрителем. Подобная же близость ощущается между лирически задумчивыми ангелами обеих росписей. Только лик ангела южного склона левой стороны свода Дмитриевского собора более массивен, осязателен и мужественно лиричен, тогда как ангел, на фресках Успенского собора кажется нежным, женственно хрупким и в то же время более сложным в своей созерцательной задумчивости. Ангелы южного склона левой стороны свода Дмитриевского собора обычно приписываются русскому мастеру и, видимо, этим объясняется чуткость этого художника к лирической теме. В облике ангела на фресках Успенского собора, напоминающем архангела Михаила из Звенигородского чина, совершенно отсутствуют черты византийского южного типа он является чистейшим отражением представлений Андрея Рублева о русском идеале красоты. В его образе понимание лирического настроения углубляется, делается тоньше и задушевнее от тени пережитых страданий.   Продолжение »

часть 1 - часть 2 - часть 3 - часть 4 - часть 5 - часть 6 - часть 7 - часть 8